– А теперь медленный танец!

Зазвучала музыка. Это была печальная мелодия, навевающая мысли о предстоящем лете, наступлению которого радовались все вокруг, кроме Наташи. Она очень скучала по снегу, по лыжам и винтовке, вспоминала свои лесные гонки с самой собой, сложные тренировки Валерьянова, а теперь предстояло забыть обо всем этом на долгое время. Наташа огляделась. Кругом танцевали парочки, Лиза обнимала за шею Хованского, где-то вдалеке виднелась рыжая шевелюра Костика, танцующего с хохочущей Петуховой.

Все были кем-то заняты, и только одна Наташа стояла и чувствовала себя чужой в этом душном зале. Она вышла в прохладный холл и в глубине коридора увидела Валерьянова, который стоял рядом с тренерской каморкой. Рядом с ним был хоккейный тренер Старкин. Два профессионала о чем-то жарко спорили.

– Виктор Степанович! – окликнула его Наташа.

– А, Тобурокова! Вот, Илья, моя звезда не танцует… – обратился он к Старкину.

– Виктор Степанович, я спросить хотела, вот Лиза Камышина будет летом тренироваться на роликах! – почти кричала Наташа, чтобы заглушить музыку. – А мы? Неужели у нас ничего нет?

– Ну, Наталья, хотел я тебе сюрприз сделать, но раз уж ты здесь… Погоди минуту. – С этими словами Валерьянов скрылся в тренерской. Через несколько секунд он появился, держа в руках настоящие роликовые лыжи с двумя полиуретановыми колесиками.

– Ну что ты стоишь, бери! Твои теперь!

– Виктор Степаныч, вы самый лучший тренер в мире! – вскрикнула Наташа и, быстро обняв за шею тренера, побежала в комнату общежития. Впереди у нее было чудесное, счастливое лето.

Глава двадцать пятая

Начался новый учебный год, пришла холодная осень, и вот наконец землю покрыл снег.

О том, что в нее кто-то влюблен, Наташа узнала из вторых рук – если так можно назвать перешептывания, перемигивания и взгляды искоса. Сначала она подумала, что это с ней что-то не так, и несколько перемен крутилась в туалете у зеркала, пытаясь разглядеть пятно на юбке, или разошедшийся на рукаве шов, или потеки чернил на лице, или хотя бы жеваную бумагу в волосах. Но нет – с ней все было как обычно. А вот перешептывания и косые взгляды никуда не девались и, казалось, день ото дня их становилось только больше.

Однажды Наташа все-таки не выдержала – резко шагнула к парте, откуда доносился особенно явственный шепот, и, зависнув над увлеченно беседующей парочкой, грозно спросила:

– Ну?

Девчонки вздрогнули от неожиданности, стукнулись лбами и, откашливаясь и давясь словами, прошипели:

– Че надо-то?

– Что не так? – угрюмо переспросила Наташа, впрочем, уже понимая, что ответа она не получит.

Девчонки сделали круглые глаза и непонимающе ахнули:

– А что такое?

Наташа развернулась и пошла прочь, сопровождаемая демонстративными ахами вслед:

– Нет, а что такое, мы не поняли?

А через несколько дней она обнаружила у себя в парте слегка увядший – видимо, сорванный еще утром – цветочек. То ли фиалка, то ли еще какой-то комнатный – Наташа не очень хорошо разбиралась в этих цветах, не то что в лесных. И две конфеты «Раковая шейка» – помятые, слипшиеся, видимо, до этого носившиеся в чьем-то кармане.

Наташа, стараясь не подать виду, что что-то произошло, исподлобья быстро оглядела класс. Вроде бы ничего необычного. Все как всегда. Болтушки болтали, тихони молчали, каждый занимался своими делами, и никто не следил на реакцией Наташи, заглянувшей в парту.

Весь следующий урок она раздумывала, что бы это все могло значить. Жизнь в лесу приучила ее доверять, но проверять. А учеба в школе научила ее проверять дважды, а то и трижды – и все равно на всякий случай не доверять. Конфеты пробовать она не рискнула – с одноклассниц сталось бы вымазать их в соли или еще в чем-то похуже, – а вот цветок забрала. В конце концов, тот ни в чем не провинился.

Понятно, что это был не Костик: для него Наташа навеки осталась недосягаемой мечтой, которую можно хотя бы иногда фотографировать. Он был бессловесной тенью, которая со временем совсем исчезла из мыслей девушки.

Вечером, на тренировке, скользя по погрузившемуся в сумерки стадиону, она припоминала события прошедшего дня, пытаясь понять, что это был за странный подарок – или же наоборот, ловушка. Но лыжи шелестели так умиротворяюще, а снег был таким белым, что мысли стали куда-то уходить, исчезать, сменяться другими – и Наташа постепенно забыла об этой загадке.

Через пару дней она задумчиво посмотрела на уже совершенно скукоженный цветок, который так и лежал на тумбочке у кровати, и выкинула его.

Хотя свои последствия этот эпизод возымел. Наташа стала внимательно оглядывать свой стул и парту перед тем, как садиться, – мало ли что, вдруг подложат кнопку или вымажут краской, кто знает, что у людей может быть в головах? Шушуканье не прекратилось – правда, стало менее громким и настойчивым, что сначала несколько озадачило Наташу. Но потом она подумала, что, видимо, сплетницы нашли себе новый интерес, и перестала обращать внимание, пока снова не нашла в кармане куртки конфеты.

На этот раз это были шоколадные, «Мишка в сосновом бору», дорогие и вкусные. Вкусные – как помнила Наташа, потому что и этот подарок она не решилась попробовать. Если бы это случилось в лесу, то все было бы проще, но тут она училась не доверять людям, особенно тем, кто делал неожиданно добрые в ее отношении поступки. Опыт подсказывал ей, что это может оказаться ловушкой.

Однако произошедшее снова озадачило Наташу. Куртка висела в школьном гардеробе, прямо напротив бабы Симы, школьного вахтера. Может быть, баба Сима видела, кто трогал Наташину одежду? Или хотя бы кто недавно заходил в раздевалку?

Баба Сима, не поднимая глаз от вязания, буркнула:

– Ну ходют тут постоянно. За всеми не уследишь.

Наташа оставила конфеты бабе Симе и пошла в класс.

Перед дверью она остановилась и задумалась. Несомненно, этому некто будет интересна ее реакция. То есть человек, который сейчас обратит на нее наибольшее внимание, будет тем самым, так? Так. Но, с другой стороны, этот человек мог и не знать, что она уже нашла конфеты – ведь, по идее, это должно было произойти гораздо позже, когда бы уроки закончились и ребята стали бы одеваться в гардеробе.

Он же не мог рассчитать того, что Наташа перед уходом в школу, буквально на пороге комнаты, вдруг вспомнит о том, что вчера забыла положить в пенал ластик, полуобутая, на одной ноге, проскачет к письменному столу, сунет ластик в карман – и поторопится в школу. И снова забудет про эту злосчастную стирательную резинку – до урока математики – и побежит за ней в гардероб. То есть сейчас этот человек вряд ли будет следить за ней. А вот потом, после уроков… К этому моменту нужно будет продумать, как себя повести.

Оставшиеся уроки пролетели быстро. Наташа слушала учителей вполуха, делала вид, что записывает, когда все вокруг начинали скрипеть ручками и карандашами, и поглядывала за тем, чтобы синхронно с классом переворачивать страницы учебника. Однако ее мысли были далеко – на первом этаже, в гардеробе.

Наташа никогда не отличалась умением строить сложные планы. Прежде всего потому, что в лесу это было абсолютно ненужным – а то и опасным. Лес не прощает самомнения и гордыни, не прощает уверенности в том, что ты все просчитал и все знаешь. В лесу нужно жить вместе с лесом, дышать с ним в унисон – и быть готовым, постоянно быть готовым к тому, что все может внезапно измениться. Что дерево, казавшееся до поры до времени крепким, – внезапно с утробным кряхтением обрушится на тропинку впереди тебя. Что кучка сухих листьев под ногой вдруг чвякнет и уйдет в топкое, засасывающее болото. И что вон та тень от куста вдруг щелкнет острыми волчьими зубами – и никакие планы тебе уже не помогут, только быстрые ноги и удача.

Вот и сейчас Наташа, как ни пыталась, не могла просчитать больше чем на пару шагов вперед. Вот она подходит к куртке, надевает ее на себя. Стоп. Но ведь она может и не засовывать руку в карман? Она ведь может просто надеть куртку и уйти. Тогда планы неизвестного провалятся. Но при этом провалится и ее план, да. Нет, не вариант. Руку засунуть в карман придется.